С разрешения автора:katja-konfetka.livejournal.com/47367.html#cutid...

Я вот тут подумала...

30 июл, 2014 в 11:45

Пересмотрев сцену с темницей Ричарда, полезла сверяться с текстом. Последний монолог - длинный, философский и как всегда, витиеватый - Доран очень сильно сократил. Поначалу мне это казалось странным: можно ведь было убрать меньше текста. Но сейчас я понимаю, какой в этом мог быть заложен смысл: меньше стало отвлечённой философии, сильнее акцент на душевное состояние Ричарда. Не выдержала я, в общем: копирую его сюда полностью (в переводе Донского - уж простите, но он мне пока привычнее). То, что осталось, выделено жирным; обычным шрифтом - пропущенные куски.

читать дальшеЖивя в тюрьме, я часто размышляю,
Как мне ее вселенной уподобить?
Но во вселенной — множество существ,
А здесь — лишь я, и больше никого.
Как сравнивать? И все же попытаюсь.
Представим, что мой мозг с моей душой
В супружестве. От них родятся мысли,
Дающие дальнейшее потомство.
Вот племя, что живет в сем малом мире.
На племя, что живет в том, внешнем, мире,
Похоже удивительно оно:
Ведь мысли тоже вечно недовольны.
Так, мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьями, и часто
Одна из них другой противоречит;
Здесь, например, «Придите все», а там
«Ко мне попасть не легче, чем пройти
Верблюду сквозь игольное ушко».
Иное у честолюбивых мыслей,
Им надобно несбыточных чудес:
Чтоб эти ногти слабые могли
Прорыть проход сквозь каменную толщу,
Разрушить грубый мир тюремных стен.
Но так как это неосуществимо,
В своей гордыне гибнут мысли те.
А мысли о смиренье и покое
Твердят о том, что в рабстве у Фортуны
Не первый я и, верно, не последний.
Так утешается в своем позоре
Колодник жалкий — тем, что до него
Сидели тысячи бродяг в колодках,
И ощущает облегченье он,
Переложив груз своего несчастья
На плечи тех, кто прежде отстрадал.
В одном лице я здесь играю многих,
Но все они судьбою недовольны.
То я — король, но, встретившись с изменой,
Я нищему завидую. И вот,
Я — нищий. Но тяжелые лишенья
Внушают мне, что королем быть лучше.
И вновь на мне венец. И вспоминаю
Я снова, что развенчан Болингброком
И стал ничем. Но, кем бы я ни стал,
И всякий, если только человек он,
Ничем не будет никогда доволен
И обретет покой, лишь став ничем.
Что? Музыка? Ха-ха! Держите строй:
Ведь музыка нестройная ужасна!
Не так ли с музыкою душ людских?
Я здесь улавливаю чутким ухом
Фальшь инструментов, нарушенье строя,
А нарушенье строя в государстве
Расслышать вовремя я не сумел.
Я долго время проводил без пользы,
Зато и время провело меня.
Часы растратив, стал я сам часами:
Минуты — мысли; ход их мерят вздохи;
Счет времени — на циферблате глаз,
Где указующая стрелка — палец,
Который наземь смахивает слезы;
Бой, говорящий об истекшем часе,
Стенанья, ударяющие в сердце,
Как в колокол. Так вздохи и стенанья
Ведут мой счет минутам и часам.
Послушное триумфу Болингброка,
Несется время; я же — неподвижен,
Стою кукушкой на его часах.
Не надо больше музыки. Устал я.
Хоть, говорят, безумных ею лечат,
Боюсь, я от нее сойду с ума.
И все ж, да будет мне ее пославший
Благословен. Ведь это — знак любви,
А к Ричарду любовь — такая редкость,
Такая ценность в этом мире злом.

Вообще, надо сказать, мощные эмоциональные перепады сцены на берегу и сцены отречения раньше немного затмевали в моих глазах спокойную рассудительность и отрешённость финального монолога. А выход артистов на поклоны перекрывал своей радостью всё, не давая мне разреветься над убиенным Ричардом. А вчера пересмотрела... Знаете, а ведь это больно. Так больно, как, пожалуй, никогда ещё не было от этого спектакля. Тут всё, конечно, имеет особое значение. Открывшаяся сцена, вызывающая устойчивую ассоциацию с могилой - а впрочем, это и есть могила (место, где "похоронен" ещё живой Ричард, место, где его жизнь оборвётся). Печальная, траурная музыка в начале данной сцены. Разодранная рубашка, цепи и следы на руках. Старинный и глубокий текст. Но сильнее всего на психику действует сам мистер Теннант, чтоб он был здоров. Лучше всего это чувствуется в сравнении с другими двумя постановками данной пьесы. Ричард-Джекоби и Ричард-Уишоу в финале словно впервые останавливаются, задумавшись: а что, собственно, с ними произошло? В течение всего времени действия с начала восстания они возмущаются, рыдают, жалеют себя, но словно ещё не до конца осознают, чего стряслось и чем это грозит. Оплакивают корону так, словно это единственное, что у них отобрали. Не знаю, быть может, я не права. Но Ричард-Теннант мне кажется более глубоким и взрослым человеком. Весь ужас происходящего на него обрушился ещё там, на берегу; а дальше начинается его путь к новому обректению себя. Отнюдь не безгрешный, он действует вполне сознательно, защищая остатки своего окружения. И тем самым проходит путь искупления. Ричард в темнице - это человек, ещё не смирившийся окончательно со своими потерями, быть может, не до конца раскаявшийся и не желающий умирать. Но уже точно - очистившийся. От высокомерия, от всего наносного (вспышка гнева - и та гаснет почти сразу). Не только через страдания, но и через их постепенное осмысление - всю дорогу, а не перед самой смертью, как некоторые. Одетый в рубище, но бесконечно прекрасный (какое у него лицо! какие глаза!). И главное, он не разваливается на куски как личность. В нём угадывается и прежнее достоинство, и некоторая ироничность... Это всё ещё Ричард, но уже другой. А потом его не станет... Ох. Извините, меня прорвало сегодня. Всё, ушла.